Интервью с капельмейстером Георгом Ратцингером о прошлом и настоящем

- Это всегда очень праздничный торжественный момент - когда выходишь из самолета, - рассказывает он – И затем неизменная радость от «Memores Domini», секретарей, сестры Кристины, которые всегда меня прекрасно принимают. Потом я иду проведать моего брата в его комнату. Там происходит наша первая встреча, а для меня это возвращение домой, когда мы рассказываем друг другу последние новости. Дом там – где мой брат, где бы он ни был. Я чувствую, что здесь семья Папы стала и моей семьей тоже. Можно поговорить о Регенсбурге, о соседях, о людях которых мы давно знаем, о товарищах по учебе. Каждое утро я беспокоюсь о нем, чтобы ему хватило здоровья и сил, в которых он нуждается для исполнения своей миссии.

В минувшие дни монс. Георгу прооперировали колено, и теперь он как обычно в хорошем настроении и дисциплинированно проходит восстановительную терапию, готовясь, как только это будет возможно,  вернуться в Рим, чтобы повидаться с братом.

Между ними очень глубокая связь. В интервью, которое я (Анджела Амброджетти, прим. пер.) делала для американского журнала  Inside the Vatican, Георг Ратцингер говорит об этом сам.

- Какое ваше первое воспоминание о «братишке»?

- Трудно сказать, вспомнить бы еще… О рождении я помню мало, мы были маленькие, и я не был на его крещении, потому что его крестили сразу, а мы, старшие дети, не пошли, потому что было очень холодно. А потом, в повседневной жизни появился этот ребенок, очень маленький, и честно сказать, я не особо знал, что делать с таким младенцем.

Потом, когда мы немного подросли, то уже как мальчики много играли вместе и множество вещей делали вместе. Конечно, сначала я больше общался с сестрой, потому что мы были старшими детьми, но с годами наладился более тесный контакт с младшим братом. Мы вдвоем строили рождественские ясли, и затем среди обычных игр появились игры духовные, мы называли это «игра в батюшку» (букв. «игра в приходского священника», прим. пер.) и это уже мы делали вдвоем, наша сестра не участвовала. Служилась месса и у нас были облачения, которые мама сшила специально для нас. И мы по очереди были министрантами, или служками.

Затем, в семинарии, была страсть к литургии, к музыке, к исследованиям… Это было постоянное развитие. С малых лет мы жили любовью к литургии, что постепенно привело к семинарии, но занятий музыкой за пределами литургии не прибавилось. Все это было одним целым.

- В те годы и до подросткового возраста у вас было беспокойство, или страхи или надежды связанные с младшим братом, который шел своим путем?

- Нет, не было поводов для беспокойства. Я всегда интересовался тем, как он воплощает свои замыслы, но мирно.

- Что было после первой мессы?

- Три года мы были в разлуке, потому что в 1947 Йозеф отправился в Мюнхен и в 1950-м мы вернулись во Фрайзинг. После рукоположения, с ноября 1951 до октября 1952 мы оказались в соседних приходах в Мюнхене, посередине был только парк. У меня была церковь Св. Людовика, а у Йозефа - Драгоценнейшей Крови.

Это правда, что Йозеф согласился стать профессором в Бонне, имея в виду, прежде всего, пользу для семьи. В 1955 году наши родители переехали к нему во Фрайзинг, и в 1956 к ним присоединилась также наша сестра, и поэтому когда я был свободен, я всегда отправлялся к семье во Фрайзинг. Братишка был ориентиром для всех, и трудностей ни для кого из нас не возникало.

- А когда он стал епископом и кардиналом?

- Сначала мы жили порознь, пока Йозеф был в Бонне, Мюнстере и Тюбингене. Потом мы оказались в Регенсбурге, я как дирижер Кафедрального собора, а мой брат в университете. Это было прекрасное время, мы втроем (два брата и сестра) наконец объединились. Конечно, в связи с назначением (Йозефа Ратцингера епископом, прим. пер.) последовал переезд в Мюнхен, но расстояние было не таким большим, нас разделял скорее недостаток времени, потому что Йозеф был занят как епископ и кардинал.

- А переезд в Рим?

- У меня было чувство утраты, когда они переехали в Рим, еще и потому, что я понимал, какая это большая ответственность для моего брата и знал, что теперь мы будем редко видеться. Трижды в год я отправлялся в Рим, главным образом летом, и на Рождество брат с сестрой приезжали ко мне, в их дом в Пентлинге, который много для них значил, так как был их собственным домом. Но, прежде всего, были встречи по разным поводам, как например в Вознесение, когда мой брат уединялся для духовных упражнений и затем оставался на несколько дней в Пентлинге. В августе мы вместе отправлялись в отпуск – в Бад Хофгаштайн (горнолыжный курорт в Австрии недалеко от Зальцбурга и Мюнхена, прим. пер.), в Брессаноне, в Линц. 

- В тот период, когда вы были далеко, был какой-то особенный случай, о котором Йозеф вам рассказывал?

- Самым прекрасным моментом всегда было прибытие кардинала, который возвращался на родину. Он приземлялся в Мюнхене, его ехал встречать господин Кюнель, и, когда я был еще руководителем хора, мы отправлялись на торжественный ужин. Это означало начало каникул и было просто прекрасно. А затем, когда я ушел на пенсию, мы перенесли этот ужин на Лутцгассе, где я живу до сих пор. Это был настоящий ритуал встречи, но никакого представления с хором. Просто мы ужинали, и каждый выбирал то, что ему особенно нравится.

- А теперь как Папа встречает вас в Риме? Есть какой-то ритуал?

- Всегда очень праздничный и торжественный момент это выход из самолета. В аэропорту меня встречает автомобиль прямо у трапа, в сопровождении полицейской машины. Все очень любезны, я могу сесть в машину, и меня тотчас привезут сюда. И тогда я думаю о тех людях, которым приходится пользоваться общественным транспортом и о проблемах с багажом; а я, наоборот, прибываю так торжественно…

И затем неизменная радость от «Memores Domini», секретарей, сестры Кристины, которые всегда меня прекрасно принимают. Потом я иду проведать моего брата в его комнату. Там происходит наша первая встреча, а для меня это возвращение домой, в эту семейную обстановку со служительницами Memores и все такое, и встреча с ним, когда мы рассказываем друг другу последние новости. Для меня дом там – где мой брат, где бы он ни был. Я чувствую, что здесь семья Папы стала и моей семьей тоже.

- Какие-нибудь воспоминания о прошлом?

- Мария дополняла трио. С тех пор как ее нет, больше нет этого трио. Ее присутствие естественно вызывало присутствие наших родителей. Нам всегда ее не хватает, она была тем человеком, который заставлял нас думать о них.

- И когда вы получили известие, что ваш брат стал Папой?

- Во время конклава у меня мысли не было, что мой брат может стать Папой. Другие тоже меня об этом спрашивали, но я всегда был убежден, что это невозможно, потому что он очень пожилой уже. Я помню Папу Иоанна XXIII, который был всего на год моложе, но тогда коллегия кардиналов сократилась. Пий XII не назначил больше кардиналов, выбор был ограничен еще и поэтому. Но в 2005 году было не так, поэтому для него я этого действительно не ожидал.

Затем, когда прибыли известия, самой первой реакцией стала печаль, потому что я сознавал тот факт, что как Папа он будет лишен своей частной и личной жизни. Но я даже не думал, что будет можно поддерживать с Папой очень личную связь и встречаться с ним, как я делаю сейчас, со всеми привилегиями, которые мне предоставляют, когда я приезжаю и уезжаю. У меня есть все возможности встречаться с, тем не менее, Папой - как с братом.

- Вы говорите с ним о Баварии, у него есть ностальгия по родной земле?

- Это не ностальгия в полном смысле слова. Он растет и становится более зрелым. Действительно он интересуется Регенсбургом, соседями, людьми, которых давно знает, товарищами по учебе и все такое. Это его очень интересует.

- Многих обуревает любопытство, у Папы еще есть коты?

- Да, мы очень любим котов, когда мы переехали в Хуфшлаг у нас были свои коты, а другие бродили в саду. Коты нам нравятся, но теперь остались только те, что в Пентлинге.

- Что вы чаще всего думаете о вашем брате?

- Я думаю о том, чтобы каждое утро ему хватило здоровья и сил, в которых он нуждается для исполнения своей миссии.

- Вернемся к разговору о музыке: сейчас вы музицируете вместе?

- Не вместе, потому что я не могу больше читать ноты, могу только играть по памяти.

- А в четыре руки?

- Мы это делали в юности, немного.

- А как Папа в качестве пианиста?

- У него, несомненно, большой талант, который он потом не развивал, потому что посвятил больше времени книгам, и когда я бывал у него и играл, он стеснялся и не играл поэтому.

(В заключение мы с монсеньором Ратцингером говорили о музыке и, кроме того, о музыкальном образовании, о том, что духовная музыка имеет не только художественное, но и дидактическое значение.)

- Конечно, очень важно говорить о «духовной музыке» также и сегодня. Наконец, это возможность для тех, кто живет в маленьких городах, вообще в первый раз соприкоснуться с музыкой. Часто первый музыкальный опыт приходит через духовную музыку.

… Для тех, кто занимается духовной музыкой важно открыть смысл этой музыки. Духовная музыка делает литургию более открытой, более радостной и оттого намного более прекрасной, поэтому она имеет огромную ценность.

… Я помню величайшего баса Вальтера Бери, чудесный голос которого был открыт, потому что он пел в хоре своего прихода, и так начал свою карьеру….

Не смотря на свои 87 лет и слабое зрение, Георг Ратцингер сохраняет живой энтузиазм юноши, когда говорит о музыке, и когда его спрашивают, хорошо ли играет его брат Понтифик, отвечает: «Конечно, он очень талантлив!» И сожалеет, что не может больше играть вместе с ним.

Angela Ambrogetti

перевод с итальянского: Ричард Павлов, Ратцингер-Информ